НИКОЛИН ДЕНЬ
Трудным было послевоенное время. Деревню, в которой мы жили во время войны, сожгли фашисты. После освобождения района от немецко-фашистских захватчиков люди сооружали кто что смог, чтобы обрести крышу над головой. Дедушка построил тоже времянку-полуземлянку. Хорошо, что было лето, когда фашистов прогнали, сыровато было в таком жилье, но не холодно. Восстанавливалось колхозное хозяйство. Моя тетушка работала на колхозной работе, как говорят, от темна до темна. Трудились и стар, и мал. Я и бабушка помогали тетушке: лён теребили, рожь серпами сжинали, на сенокосе работали. Дедушка где-то достал косу «пятерку» и научил меня косить. Мне доверяли косить овёс, нравилась такая работа и хорошо получалось. Не было в колхозе техники, взрослые женщины даже бороны по полю таскали, лошадей были считанные единицы.
Наступила первая послевоенная весна. Вскопали землю в огородах лопатами, отдохнувшая земля готова была к посадкам разных культур. Время посадки картофеля заканчивалось. На правлении колхоза решили: на один день давать в деревню лошадь для посадки картофеля на огородах колхозников. За ужином дедушка сообщил об этом.
— Наша хибара крайняя в деревне, с нашего огорода и начнём, а потом и другие посадят, соблюдая очередность. Мы первыми посадим, пока ещё лошадка не устала,- объявил дедушка.
Бабушка протестовала, вообще не хотела сажать в этот день.
— Василий, пусть начнут с того края деревни,- сказала она, — завтра такой праздник, Святителю Николаю Чудотворцу посвящается, во второй половине дня посадим, после Литургии. Дедушка стоял на своём решении.
После войны по вечерам на буграх, в волчьих ямах (местность в лесу так называется) сильно волки выли, до деревни их вой доносился. Вот и задумал дедушка попугать их стрельбой, мы делали это неоднократно. И не только стреляли, но у деда еще какой-то пугач был изобретен с использованием пороха. Мне он давал пулять с «обрезанки» по банкам, хвалил меня, что метко стреляю. Порох для стрельбы нужен был, а найти его в те годы — не проблема: снарядов и патронов повсюду было полно.
После ужина спать все легли, кроме дедушки. Слышу выстрел за нашей землянкой. Я вскочила с постели, побежала посмотреть да попенять деду, почему меня не пригласил пострелять. Забегаю за угол, а там едкий дым рассеивается, порохом пахнет, а дедушки нет. Потом слышу стон сверху. Глядь на крышу, а там на самом стропе дедушка сидит, охает, руки в крови, просит:
— Неси-ка тряпку, я палец себе отстрелил, только никому не говори.
Я опрометью побежала домой искать материю для перевязки, хотела скрыть происшедшее, но где там — мама уже шла мне навстречу.
Пришлось деду рассказывать, как в тиски зажимал пули, выбивая порох, а вот одна попалась дурная, разорвалась, палец покалечила, хорошо, что в левой руке, покалеченной в первую мировую войну. Третий палец без одной фаланги тоже не стал разгибаться.
Бабушка эту трагедию связывала с грехом, который дед собирался совершить в Николин день.
— Хоть ты любишь говорить, что у баб волосы длинные, а ум короткий, — не унималась бабушка, — а зря меня не послушался, предупреждала ведь, что праздник особо почитаемого святого.
Добрые соседи не оставили в беде Василия, всей толокой пришли и посадили картошку, а бабушка праздничный ужин приготовила.
Случайность была или вразумление? Можно поразмышлять.
